
Мы умели писать шедевры.
Обрываясь, звенели струны.
Нынче стали ни к черту нервы.
И дышать почему-то трудно.
Нас снимают со всех дистанций —
не до шуток: хандроз, одышка.
И уже не до грязных танцев,
мы теперь друг друга не слышим.
И не чувствуем — дважды в реку
не войти, хоть известны броды.
Мы циничные человеки
и хандрим при любой погоде.
(Дежавю это пытка бессонницей
или смутные сны наяву?
Твои вирши зубрят поклонницы
и надеждой на счастье живут.)
Мы теперь ни живые, ни мертвые,
потому что фальшивят слова...
Мы не плачем, мы, сцуко, гордые.
Зачитает луна права:
сохраняйте свое молчание,
не марайте бумагу зря...
Мы умели писать отчаянно.
Жаль, что рукописи не горят.
Обрываясь, звенели струны.
Нынче стали ни к черту нервы.
И дышать почему-то трудно.
Нас снимают со всех дистанций —
не до шуток: хандроз, одышка.
И уже не до грязных танцев,
мы теперь друг друга не слышим.
И не чувствуем — дважды в реку
не войти, хоть известны броды.
Мы циничные человеки
и хандрим при любой погоде.
(Дежавю это пытка бессонницей
или смутные сны наяву?
Твои вирши зубрят поклонницы
и надеждой на счастье живут.)
Мы теперь ни живые, ни мертвые,
потому что фальшивят слова...
Мы не плачем, мы, сцуко, гордые.
Зачитает луна права:
сохраняйте свое молчание,
не марайте бумагу зря...
Мы умели писать отчаянно.
Жаль, что рукописи не горят.
0 комментариев