
***
Мне узоры на теле стен,
Словно азбука бытия.
В старой спальне шумит Шопен
По наитию острия.
Я, похоже, лежу еще
И смотрю на неровный шов –
Рваной раной границей щек
Он сквозь душу мою прошел.
Я, похоже, еще смотрю,
Может, даже хочу понять.
Листья кончились. К январю
Нужно точно бросать писать.
Междустрочный квадратный блик
Больно топчет лежалый снег.
Вы, рождаясь, рождали крик,
А потом промолчали век.
Если ж кинуть ко дню начал
Отголоски моей вины,
Выйдет, я и тогда молчал
И не чувствовал тишины…
Вряд ли где-то играл Шопен,
Но присутствие острия
На побелке больничных стен
Вскрыло признаки бытия…
***
Я сегодня остался без крова
В замиренье обугленных век,
В зазеркалье обмякшего слова –
Чело-день, чело-год, чело-век…
Я сегодня остался без речи:
Нет святого, бессонного нет.
В озаренье судебной предтечи
«Виждь и внемли» — грохочет сосед.
Я сегодня остался без солнца,
Старый шарф тетивой огрубел,
Затвердела душевная бронза –
Я отныне в двойной скорлупе.
Выпьем, друг, – на морозе согреться…
Демократия… Родина-Мать…
Я сегодня остался без сердца –
Что по телу теперь горевать?
***
Ночь. Мороз въедается шрапнелью,
Поезд притаился и молчит.
Нам, Емеля, надо к воскресенью
Выучить пространный алфавит.
Альфа – астма. Куртка наизнанку.
Бета – берег. Переправы нет.
Бродит часовой по полустанку,
Потерявший и ружье, и цвет.
Стену жжет фонарная монета,
Чудятся в плакатах образа.
Главное – добраться до рассвета,
Не сглотнуть и не закрыть глаза.
Точка. Сапогом прочертишь вектор
В покрывале незнакомых плит.
Вдалеке затеплился прожектор –
«Отзовитесь, кто еще не спит!..»
И мелькнул, и разгорелся снова
Взгляд гиганта – будто бы врасплох, —
И в окне вагона расписного
Отразился ошалелый вздох.
Шаг, другой, и третий, выше, выше –
Как во сне…. Нет, точно же во сне! –
Чтоб не знать, не чувствовать, не слышать
Всполохов в шинельной глубине…
А потом – все небо просветлело,
Ветер пел на дальнем берегу.
И лежало сброшенное тело
На слегка притоптанном снегу.
***
То ли из олова, то ли из алого,
Сточного, полого, прочно-усталого,
Не безупречного, но – не порочного,
Точно не вечного, вечно неточного –
Точечно в голову, как из Макарова,
Воля Эолова — гордость Икарова.
Осень причального поля футбольного
Первоначального, краеугольного.
Не у заката вы, не у истока вы!..
Атомы – адовы, формулы – Боговы.
В теле Базарова странно и здорово –
Слышишь: «До старого», пишешь: «До скорого!»
Рассуждения о Боге
За полуоборотом по оси
Ключа, отвертки, мнимого сознанья
Ищу разгадку тайны мирозданья,
А может, просто денег на такси.
Чьим пристальным вниманьем дорожа,
Точу вопросом недалекий разум?
А истина одна – фингал под глазом
Есть следствие хмельного кутежа.
Нечистый дух – и благо, и недуг,
Ведь двуедино все – судите сами.
Мне третий глаз дарован небесами
По случаю дурмана в первых двух.
Ни страшный сон, ни даже страшный суд
Не вызовут подобного смиренья,
Как осознанье в блеске просветленья,
Что ты – увы! – ободран и разут.
И вот когда ослабевает хмель,
И, кажется, ровней плывут дороги,
Так хорошо порассуждать о Боге,
Идя пешком за тридевять земель.
Мне узоры на теле стен,
Словно азбука бытия.
В старой спальне шумит Шопен
По наитию острия.
Я, похоже, лежу еще
И смотрю на неровный шов –
Рваной раной границей щек
Он сквозь душу мою прошел.
Я, похоже, еще смотрю,
Может, даже хочу понять.
Листья кончились. К январю
Нужно точно бросать писать.
Междустрочный квадратный блик
Больно топчет лежалый снег.
Вы, рождаясь, рождали крик,
А потом промолчали век.
Если ж кинуть ко дню начал
Отголоски моей вины,
Выйдет, я и тогда молчал
И не чувствовал тишины…
Вряд ли где-то играл Шопен,
Но присутствие острия
На побелке больничных стен
Вскрыло признаки бытия…
***
Я сегодня остался без крова
В замиренье обугленных век,
В зазеркалье обмякшего слова –
Чело-день, чело-год, чело-век…
Я сегодня остался без речи:
Нет святого, бессонного нет.
В озаренье судебной предтечи
«Виждь и внемли» — грохочет сосед.
Я сегодня остался без солнца,
Старый шарф тетивой огрубел,
Затвердела душевная бронза –
Я отныне в двойной скорлупе.
Выпьем, друг, – на морозе согреться…
Демократия… Родина-Мать…
Я сегодня остался без сердца –
Что по телу теперь горевать?
***
Ночь. Мороз въедается шрапнелью,
Поезд притаился и молчит.
Нам, Емеля, надо к воскресенью
Выучить пространный алфавит.
Альфа – астма. Куртка наизнанку.
Бета – берег. Переправы нет.
Бродит часовой по полустанку,
Потерявший и ружье, и цвет.
Стену жжет фонарная монета,
Чудятся в плакатах образа.
Главное – добраться до рассвета,
Не сглотнуть и не закрыть глаза.
Точка. Сапогом прочертишь вектор
В покрывале незнакомых плит.
Вдалеке затеплился прожектор –
«Отзовитесь, кто еще не спит!..»
И мелькнул, и разгорелся снова
Взгляд гиганта – будто бы врасплох, —
И в окне вагона расписного
Отразился ошалелый вздох.
Шаг, другой, и третий, выше, выше –
Как во сне…. Нет, точно же во сне! –
Чтоб не знать, не чувствовать, не слышать
Всполохов в шинельной глубине…
А потом – все небо просветлело,
Ветер пел на дальнем берегу.
И лежало сброшенное тело
На слегка притоптанном снегу.
***
То ли из олова, то ли из алого,
Сточного, полого, прочно-усталого,
Не безупречного, но – не порочного,
Точно не вечного, вечно неточного –
Точечно в голову, как из Макарова,
Воля Эолова — гордость Икарова.
Осень причального поля футбольного
Первоначального, краеугольного.
Не у заката вы, не у истока вы!..
Атомы – адовы, формулы – Боговы.
В теле Базарова странно и здорово –
Слышишь: «До старого», пишешь: «До скорого!»
Рассуждения о Боге
За полуоборотом по оси
Ключа, отвертки, мнимого сознанья
Ищу разгадку тайны мирозданья,
А может, просто денег на такси.
Чьим пристальным вниманьем дорожа,
Точу вопросом недалекий разум?
А истина одна – фингал под глазом
Есть следствие хмельного кутежа.
Нечистый дух – и благо, и недуг,
Ведь двуедино все – судите сами.
Мне третий глаз дарован небесами
По случаю дурмана в первых двух.
Ни страшный сон, ни даже страшный суд
Не вызовут подобного смиренья,
Как осознанье в блеске просветленья,
Что ты – увы! – ободран и разут.
И вот когда ослабевает хмель,
И, кажется, ровней плывут дороги,
Так хорошо порассуждать о Боге,
Идя пешком за тридевять земель.
10 комментариев
А ещё автор не только умело играет словами, но и «слышит» свои стихи. В них есть зачатки звукописи. ИМХО, конечно, но если пообщаться на эту тему с профессиональными литераторами, у кого звукопись стала важным инструментом творчества, то и у Сергея есть все шансы стать вторым Иваном Елагиным!
В общем, здорово. Есть, конечно, над чем работать (как бы сказали маститые поэты — «уходить от пространных тем к конкретике»), но главное — тут живые стихи. Буквально пару часов назад в очередной раз пытался перечесть хвалёную Веру Полозкову, которую так хвалят за образность и оригинальность… Так вот, там за кричащей оригинальностью горсточка истинной поэзии, а здесь (в перспективе) многим больше. Главное, и дальше подчинять образы себе, а не подчиняться им.
Удачи в конкурсе и в творчестве!
11 класс? Не бросайте писать.